КЛИМЕНТ ЕФРЕМОВИЧ РАССКАЗЫВАЕТ

На протяжении осени 41-го масштабных побед вермахта хватало для того, чтобы затушевать нарастающие проблемы в стратегическом положении Германии. На третьей неделе августа 1941 г. Кейтель как глава ОКВ созвал совещание с целью скоординировать планы всех трех родов войск вермахта по производству вооружений. Казалось очевидным, что сухопутная война фактически кончилась. Поэтому ресурсы, прежде предназначавшиеся для армии, можно было передать люфтваффе с тем, чтобы дать отпор возраставшей угрозе со стороны англо-американского воздушного флота. По иронии судьбы решимость немецкой армии завершить войну к концу 1941 г. лишь способствовала укреплению этой иллюзии. Несмотря на продолжающиеся боевые действия, армейские управления вооружений почти не протестовали против неминуемой смены приоритетов. Однако к октябрю, когда операция «Тайфун» после первых успехов завязла в грязи, немецкая военная экономика начала трещать по швам.

Ситуация с топливом, как уже давно предсказывало военноэкономическое управление вермахта, стремительно приближалась к критической точке. К началу 1942 г. к «полному параличу армии» должна была привести уже не русская грязь, а истощение запасов топлива. В итоге, распечатав оперативные резервы вермахта и сократив потребление, армия сумела сохранить мобильность. Флот оказался в худшем положении. В ноябре 1941 г. ситуация с мазутом и на итальянском, и на германском флоте описывалась вермахтом как «катастрофическая». В мае 1941 г. британский Королевский флот потопил линкор «Бисмарк», предпринявший тщетную попытку выйти на атлантические морские линии. К осени весь остальной германский надводный флот уже не выходил в море — не только из-за британцев, но и из-за хронической нехватки топлива. При минимальной месячной потребности боевого и торгового флота примерно в 90 тыс. тонн топлива Германия ежемесячно производила всего 52 тыс. тонн, которые дополнялись резервами не более чем в 220 тыс. тонн. Действия крупных германских боевых кораблей в Атлантике означали удвоение потребления топлива и грозили неминуемым параличом всего судоходства в странах Оси. Как указывало военно-экономическое управление вермахта, «Отсюда следует, что мы просто не можем вести войну одновременно всеми тремя родами войск вермахта».

Кроме того, беспокойство ощущалось не только в военных кругах. Программа подготовки к операции «Барбаросса» и новые грандиозные планы люфтваффе угрожали дестабилизировать хрупкий фискальный и кредитно-денежный баланс всей немецкой экономики. 17 сентября 1941 г. экономический департамент Рейхсбанка пришел к выводу о том, что ситуацию с рейхсмаркой можно описать двумя лаконичными утверждениями: 1) предложение потребительских товаров сократилось вдвое; 2) объем денежной массы, находящейся в обращении, удвоился. Это привело к сильнейшему несоответствию между спросом и предложением и усилению инфляционного давления. Рейхсбанк особенно беспокоило резкое ускорение роста денежной массы, наблюдавшееся с апреля 1941 г. С апреля по август объем денежной массы, находившейся в обращении, вырос на 10,9%, что было в три с половиной раза больше, чем за тот же период в 1940 г. В то же время произошло относительное сокращение продаж государственных облигаций банкам. Хотя Рейхсбанк не сомневался в готовности населения смириться с резким снижением уровня жизни, налицо были признаки того, что люди все чаще прибегают к услугам черного рынка. Среди тех, кто, подобно фермерам, ремесленникам и мелким лавочникам, имел доступ к дефицитным предметам потребления, нормой становилась бартерная торговля. При текущих темпах роста денежной массы механизмы контроля за ценами и ставками зарплаты, действовавшие с середины 1930-х гг., вскоре утратили бы эффективность, после чего Германия столкнулась бы с угрозой катастрофической инфляции, сопровождавшейся крахом производства и массовыми волнениями, как в начале 1920-х гг. «Если бы мы могли рассчитывать на краткосрочную войну, — указывал Рейхсбанк, — то в крайнем случае можно было бы смириться даже с таким развитием событий». Но отныне краткосрочная война казалась «маловероятной», поскольку перед страной все еще стояли «три крупные военные задачи [Советская Россия, Средиземноморье и Англия], решение которых потребует много времени». В свете немецкой стратегической ситуации Рейхсбанк не мог себе позволить бездействие. Требовались срочные «контрмеры» (Gegenmassnahmen), включая энергичную борьбу с черным рынком и новую пропагандистскую кампанию за народные сбережения. Кроме того, Рейхсбанк предложил создать на период войны механизм принудительных сбережений и резко повысить налоги с целью «ликвидировать избыточную покупательную способность». С тем чтобы снизить военные расходы, он потребовал «резко сократить расходы на вооружения».
На протяжении последующих месяцев власти Рейха прилагали целенаправленные усилия к восстановлению фискального баланса. Как неоднократно отмечалось, Третий рейх не стал прибегать к резкому повышению личного подоходного налога для финансирования войны. Но с учетом скромного уровня жизни и высокого налогового бремени на душу населения, наблюдавшегося еще до войны, этому едва ли стоит удивляться. Вместо этого Рейх поощрял сбережения и повышал налоги на прибыль и повышенные доходы. В середине 1941 г. стандартная ставка налога на прибыль юридических лиц была поднята с 40% до 50%, а в январе 1942 г. — до 55%. Поступления из этого источника выросли в 1941–1942 гг. на 1,5 млрд рейхсмарок, а в 1942–1943 гг. — еще на 1,8 млрд рейхсмарок. Большее значение имело получение кредитов под будущие поступления от налога на квартплату, взимаемого с арендодателей, — эту меру Рейхсминистерство финансов впервые предложило в декабре 1941 г. Как мы уже видели, этот налог был учрежден Веймарской республикой в 1920-е гг. ради финансирования программы государственного жилищного строительства. В целом он давал около 850 млн рейхсмарок в год. В порядке борьбы с фискальными проблемами военного времени Министерство финансов первоначально предложило взимать его на четыре года вперед. Но по настоянию прусского министерства финансов и прочих учреждений его решили взимать сразу на десять лет вперед. Не менее 4,5 млрд рейхсмарок поступило от владельцев недвижимости, имевших ликвидность на банковских счетах или запасы наличности; остальное было получено в форме новых закладных. Всего в 1942 г. эта разовая мера принесла 8 млрд рейхсмарок. Вместе с ростом средств, полученных от оккупированных территорий, этого хватило для того, чтобы доля расходов Рейха, покрывавшихся за счет налоговых поступлений, выросла в 1942 г. более чем на 54%, несмотря на резкое увеличение расходов. Инфляционная спираль была остановлена — по крайней мере на какое-то время.
Впрочем, неудивительно, что самый большой фурор вызвало предложение резко сократить цены на вооружения. Стремление к рационализации, вызванное к жизни Судетским кризисом 1938 г., привело к тому, что стоимость государственных контрактов стала регулироваться посредством так называемой системы LSOe. Эта система, далекая от совершенства, все же, вопреки мнениям некоторых авторов, была достаточно эффективна. Согласно этой системе, цены устанавливались на основе предполагаемых издержек, к которым прибавлялась норма прибыли, обычно составлявшая 5% — но не от этих издержек, а от величины задействованного капитала. Цены, по которым была достигнута договоренность, фиксировались, и в том случае, если издержки производства оказывались ниже прогнозируемых, дополнительная прибыль, по крайней мере первоначально, доставалась производителям. Таким образом, они получали явный стимул к сокращению издержек и повышению производительности. И факты говорят о том, что промышленники, получавшие заказы, извлекали пользу из этого обстоятельства. Хотя службы вермахта по контролю над ценами похвалялись тем, что их усилиями стоимость вооружений за первые два года войны сократилась в среднем на 18%, прибыльность корпораций, согласно всеобщему мнению, тоже находилась в те годы на максимуме. Более того, к концу 1940 г. прибыль, полученная по контрактам LSOe, стала настолько высокой, что рейхскомиссар по ценам гауляйтер Йозеф Вагнер выступил с требованием немедленных жестких мер. Вильгельм Цанген, возглавлявший рейхсгруппу по промышленности, сумел отбить эту первую атаку. Однако осенью 1941 г., по мере роста озабоченности возможным инфляционным кризисом, комиссар по ценам неожиданно пошел на обострение противостояния. В условиях резкого увеличения государственного долга и нарастания военных расходов прежняя система изъятия части прибылей оказалась неэффективной, как и снижение цен, на которое пошли промышленники. Ссылаясь на чрезвычайную фискальную ситуацию, гауляйтер Вагнер предложил постфактум уменьшить допустимую норму прибыли для 1940–1941 гг. на 20%. Кроме того, правила об избыточной прибыли должны были задним числом применяться ко всему 1939/1940 налоговому году. Более того, все амортизационные скидки, которые не могли быть возмещены во время войны, доставались Рейху. В будущем вместо установления цен для каждого подрядчика по отдельности, как было предусмотрено системой LSOe, для всех фирм предполагалось назначать единую цену, равную уровню издержек, достигнутому на «добросовестной фирме», за вычетом 10%. В целом комиссар по ценам надеялся, что этот пакет мер даст не менее 2 млрд рейхсмарок. Неудивительно, что промышленники ответили на эти предложения взрывом негодования. Цанген и его заместитель Шталь пригрозили подать в отставку. Возглавляемые ими промышленные круги перестали бы им доверять — в условиях, когда вопрос об изъятии части прибылей «решается в полном противоречии с договоренностями, достигнутыми в течение многомесячных переговоров с комиссаром по ценам». Эти новые радикальные предложения подрывали основу, служившую фундаментом для «работы промышленности и управления ею» на протяжении последнего года. Кончилось тем, что в отставку подали не Цанген и Шталь, а комиссар Вагнер — судя по всему, в результате запущенной СС интриги, никак не связанной с этим делом. Тем не менее этот инцидент свидетельствует о трениях, нараставших в немецкой военной экономике. Осенью 1941 г. под угрозой оказались даже относительно гармоничные отношения между промышленностью Рейха и управлениями вооружений. Именно эти отношения представляли собой политический фундамент военной экономики с момента назначения Тодта весной 1940 г.
Впрочем, еще более злободневную проблему представляло собой все более плачевное состояние тяжелой промышленности Германии. Как обычно, вопрос упирался в уголь и сталь. К концу весны 1941 г. резервы угля в стране были практически исчерпаны, а добыча велась на совершенно недостаточном уровне. В конце июня, выступая на встрече лиц, ответственных за выполнение Четырехлетнего плана, генерал Ганнекен сообщил, что немецкому «большому пространству» грозит дефицит угля примерно в 40 млн тонн. Причиной этого были как неудовлетворительные объемы добычи, так и постоянное возрастание спроса со стороны промышленности Рейха. В результате оккупированные территории получали всего 60% требовавшегося им угля. В самой Германии нехватка угля в сталеплавильной промышленности составляла 15%, и существовала угроза того, что этот показатель вскоре вырастет до 25%. От нехватки угля не могли быть избавлены даже производители электричества и газа. Сокращение квот угля для домохозяйств было невозможно — в первой половине 1941 г. они и так не были в достаточной мере обеспечены углем на грядущую зиму (чтобы гарантировать поставки угля для промышленности). В ближайшие месяцы следовало предпринять серьезные усилия для обеспечения населения углем, чтобы избежать недовольства граждан. Чтобы изыскать требуемое количество угля, предлагали даже резко (на 40%) сократить его поставки для второстепенных промышленных потребителей. Как заявил Ганнекен Томасу из ОКВ, «Настал момент, когда сам фюрер должен решать, как быть с поставками сырья на протяжении зимы». Нехватка была такой серьезной, что грандиозные планы по расширению химического производства, выдвигавшиеся Краухом всего несколькими неделями ранее, сделались бессмысленными. Чтобы обеспечить сырьем и энергией фигурировавшие в планах Крауха предприятия по производству синтетического топлива и «буны», добычу угля в Германии следовало увеличить еще на 30 млн тонн, при уже существовавшем дефиците в 35– 40 млн тонн.
В конце концов вмешался вовсе не Гитлер, а Кейтель из верховного главнокомандования вермахта. На протяжении нескольких совещаний, проходивших 14–16 августа 1941 г., он попытался принудить все три рода войск вермахта к тому, чтобы они скорректировали свои программы вооружений с учетом нехватки угля. Германия ежемесячно могла выплавлять не 2, а всего 1,65 млн тонн стали. В сочетании с явной недостаточностью металлообрабатывающих мощностей в стране это означало, что общее потребление стали вермахтом следовало резко сократить с целью предотвратить дальнейшее ускорение и без того суровой «стальной инфляции». Физическим эквивалентом денежного «выступа», который вызывал такое беспокойство в Рейхсбанке, служили недополученные 12 млн тонн стали, что примерно соответствовало шестимесячным объемам ее производства, и эта задолженность едва ли могла быть покрыта при существовавшем уровне выплавки. Через несколько недель после анонсирования гигантской программы Геринга Кейтель вынудил люфтваффе удовольствоваться чрезвычайно скромной целью, сводившейся к замене самолетов, уничтоженных на Восточном фронте за два предыдущих месяца. В обозримом будущем не нашлось бы ни стали, ни рабочих рук для того, чтобы завершить строительство громадных заводов по производству синтетического топлива и каучука, требовавшихся для снабжения грандиозного воздушного флота, создание которого замышлялось несколькими месяцами ранее. И если люфтваффе просто отказались от программы наращивания своей численности, то армия претерпела поистине катастрофическое сокращение квот. 25 октября 1941 г. норма отпуска стали для армии была снижена до ничтожных 173 тыс. тонн в месяц — уровня, невиданного со времен майского кризиса 1938 г. Этот резкий поворот полностью соответствовал немецкой стратегии в сфере вооружений, осуществлявшейся с осени 1940 г. — перераспределению ресурсов в пользу люфтваффе и флота, как только завершится битва на востоке. Но он находился в вопиющем противоречии с реальностью, ожидавшей вермахт в России. После того как операция «Тайфун» выдохлась на подступах к Москве, германские генералы наконец начали смиряться с мыслью о том, что Красная армия не будет разгромлена в 1941 г. Перед лицом резкого сокращения квот на сталь управление вооружений впало в панику. В отсутствие дополнительных поставок стали оно не видело возможности переоснастить Ostheer с тем, чтобы продолжить войну в 1942 г. И армия не блефовала. Как мы уже видели, производство вооружений специально сокращалось в 1940 и 1941 г. После многомесячных напряженных боев запасы снарядов и патронов уменьшились до угрожающе низкого уровня. Для того чтобы вести активные операции в 1942 г., вермахт отчаянно нуждался в пополнении своих запасов. Более того, с учетом ошеломляющего превосходства Красной армии в вооружениях вермахт испытывал потребность в танках и пехотном оружии нового поколения.
То, через что прошел Третий рейх в октябре 1941 г., не было очередным раундом межведомственных склок. Ему угрожал провал всей его военной стратегии. Тем не менее Кейтелю было удобно обвинить в этих неурядицах армию. Он объявил новые требования армии о поставках «бессовестным шантажом» («unerhörte Erpressung») и немедленно принял меры к тому, чтобы втянуть в эти разбирательства Гитлера. В свою очередь, тот не желал участвовать в диспутах по поводу сырья. Как отмечали подчиненные Томаса, «Он [Кейтель] отказывался поверить в нехватку сырья. В конце концов, он завоевал всю Европу. Вооруженные силы должны получить то, что им требуется». Всего через два дня после того, как ОКВ объявило о сокращении норм отпуска стали для армии, Гитлер заявил, что вермахт должен полностью игнорировать систему квотирования сырья. Вместо того чтобы следовать решению об изменении приоритетов в пользу люфтваффе, каждый род войск вермахта имел право до конца года заказывать столько материалов, сколько хотел. В условиях, когда все зависело от мучительно медленного продвижения группы армий «Центр» к Москве, любые претензии на какую-либо стратегическую логику при организации работы немецкой военной экономики были просто забыты. По сути, по причине исчерпания как рабочей силы, так и запасов угля военно-экономическое управление вермахта дожидалось грядущих праздников с нескрываемым нетерпением. В конце ноября секретариат генерала Томаса издал рекомендацию о том, чтобы индустрия вооружений прекратила работу на все время рождественских каникул с 24 декабря по 1 января 1942 г., что позволило бы сэкономить и уголь, и рабочую силу.
В то время как военная экономика Рейха окончательно зашла в тупик, потрепанные остатки немецких танковых дивизий пробивались к Москве, уже видневшейся на горизонте. Но как и предсказывали специалисты по снабжению в начале ноября, войска были слишком ослаблены для того, чтобы одержать решительную победу. Ostheer(армия востока) снова исчерпала пределы транспортных возможностей. Находясь почти в 500 км от передовых баз снабжения, оставшихся в районе Смоленска, немцы были не в состоянии предпринять крупное наступление на позиции ожесточенно сопротивляющейся Красной армии. Над Ostheer нависла серьезная угроза. Не было предпринято никаких мер к проведению активных боевых действий в зимнее время. Запасы обмундирования на холодную погоду были рассчитаны лишь на сравнительно немногочисленные оккупационные войска, но даже эти вещи не могли быть доставлены на фронт, поскольку в первую очередь армия нуждалась в топливе и боеприпасах. Группа армий «Центр», в которой были сосредоточены основные силы Рейха, оказалась в чрезвычайно уязвимом положении. Наступление на Москву не оставило ей времени для того, чтобы подготовить нормальный кров и оборонительные позиции для своих солдат. Передовые части были изнурены месяцами непрерывных боев и более чем тысячекилометровым продвижением. Когда в начале декабря 1941 г. температура упала до –31 градуса по Цельсию, десятки тысяч человек пали жертвой обморожений.
Прекрасно осознавая неминуемое истощение вермахта, Красная армия накапливала все возможные ресурсы для мощного контрудара. Советское руководство, получив от своих превосходных разведчиков информацию о том, что японцы определенно намерены соблюдать пакт о нейтралитете, заключенный в апреле 1941 г., забрало под Москву из Сибири и с маньчжурской границы значительное число боеспособных частей, из которых были образованы 1-я ударная армия, 10-я и 20-я армии. Всего к началу декабря 1941 г. под командованием Жукова на Западном фронте находились ударные части в составе 1,1 млн человек, 7652 орудий и минометов, 774 танков и 1370 самолетов. По причине колоссальных потерь, понесенных Красной армией с июня, она уже не имела заметного численного превосходства, но обладала инициативой и сумела достичь полной внезапности. Впервые с начала войны вермахт постигла неудача. Контрнаступление началось 5 декабря к северу от Москвы. Через несколько дней группа армий «Центр» была отброшена назад. В журнале боевых действий 3-й танковой группы зафиксировано драматическое состояние краха: «Дисциплина рушится. Все больше и больше пеших солдат бредет на запад, бросив оружие, и каждый ведет на веревке теленка или тащит за собой сани, груженные картошкой. Дорога постоянно подвергается воздушным ударам. Убитых уже не хоронят. Все прихлебатели (части снабжения, авиация, автотранспорт) торопятся укрыться в тылу». Фельдмаршал Федор фон Бок был так потрясен, что его пришлось отправить в отставку. К концу 1941 г. вслед за ним лишились своих должностей армейский главнокомандующий Браухич, генерал Гудериан и главнокомандующие групп армий «Север» и «Юг».